увидели возможность появления нового монгольского государства. И было естественно, что буряты, которые сделали научную карьеру, изучая Монголию и монголов, смогли прикоснуться к свободному климату Монголии. Отдавая должное длительному развитию бурятских интересов к Монголии и попранию царистской политикой бурятской автономии, неправомерно говорить, как делают некоторые, об этих бурятах как агентах советской политики. Они не преследовали российских целей. Но они преследовали цели, которые могли привести к конфликту с российскими внешнеполитическими интересами в условиях неразберихи китайской политики после 1911 г. Их надежды на Великое Монгольское государство в стремлении объединить Танно-Туву, Внешнюю и Внутреннюю Монголию, территорию Барги и, в не меньшей степени, бурятские земли к востоку и западу от Байкала, не могло привести ни к чему более, как к конфликту. Такого рода сообщество могло бы эффективно изолировать Россию от прямого вторжения в Китай, но могло бы также создать государство, враждебное российским амбициям в Азии” [106].
|